Одна ночь из жизни суицидника.

«Всему своё время, и время всякой вещи под небом.
Время рождаться, и время умирать;
Время насаждать, и время вырывать посаженное;
Время убивать, и время врачевать…»
(Екклезиаст 3:1-8)

Аня очнулась от мокрого холода и дикой боли во всем теле. Болели абсолютно все мышцы, даже те, о существовании которых она до сего момента не догадывалась. Болели даже веки.

Первые минуты Аня соображала, что это за хрень с ней происходит и почему, черт возьми, все так болит. Да, и где она, собственно?

Ах, да… Таблетки, скорая, привязанный бинтиком  к голове шланг, ведро воды внутрь, связанные сзади руки, чтобы не вырвалась, неудержимая блевотина под участливым взглядом скотины, из-за которого, собственно, все и произошло. Тьфу, гадость какая! Как он в дом-то к ней пролез? Спаситель, мать его! Её два дня еще никто не должен был  обнаружить. Она же все продумала!

Значит, она в больнице. Ну да, ее же везли на скорой, она еще помнит, как начали дергаться руки и плечи в дороге. «Что с тобой? – заботливо спросил бывший «любимый», — тебе холодно?». Аня лишь промычала что-то неопределенное, хотя понимала остатками сознания, что дерганья эти – совсем не озноб.

Так начинались судороги. Ее закутали в одеяло, так, в одеяле, она и тряслась в приемном покое, пока медсестричка заполняла карту со слов бывшего. Говорить Аня уже не могла, только отрицательно помотала головой, когда ее спросили, пила ли она еще что-то кроме таблеток, коробочку от которых сестричка вертела в руках. Это они шарились на ее кухне, все нашли: и коробочку, и случайно упавшую на пол таблетку, и забрали вещдоки для анализа.

Гооосподи, ну почему опять ничего не получилось? Что ж она за бездарность такая? Даже убиться не может по-человечески!

…Аня попыталась повернуть голову, и обнаружила, что из ключицы торчит трубка капельницы. И куда-то делась вся одежда. И нет золотого крестика на шее. И вообще, привозили ее, кажется, вовсе не в эту палату. Откинувшись на подушку, она попыталась просто подышать и собрать мысли в кучу.

Это удавалось с трудом из-за жуткой боли, вцепившейся в тело. Постепенно до нее дошло, что очутилась она в реанимации: вокруг была масса коек с такими же, как она, распятыми на кровати, привязанными капельницами, людьми. В стене была дверь в соседнюю палату. Там тоже кто-то лежал. И был пост медсестры. Но докричаться до нее Аня была не в состоянии: из горла вылезал слабый сип, а голоса, почему-то, не было совсем.

Под утро в палату втащили наркомана. Все кровати были заняты, и его положили на носилках прямо на пол. Вокруг суетились врачи и сестры, а в дверном проеме маячили дружки нового пациента.

С характерной наркоманской гнусавостью в голосе, они уверяли докторов, «что, в натуре, братан водки паленой хлебнул». Сестры раздраженно пытались найти у «братана» хоть одну вену, а одна сестричка с досадой прошипела «Какого черта его спасать? Пусть дохнет». Аня привычно подумала, что нарики не достойны жизни, но потом осознание собственного положения заставило ее заткнуть праведный гнев и утихомириться. Нарика откачали, нашли-таки вену, подключили к капельнице, и ушли. И до рассвета в реанимации было тихо, как в гробу.

На следующие день ее и еще одну девочку, которая, к всеобщему удивлению, очнулась после двух недель бессознанки, перевели в обычную палату токсикологии. Там лежали еще две неудавшиеся суицидницы, наевшиеся таблеток. Только с дозой поскромничали, поэтому избежали и судорог, и реанимации, и осложнений. Аня же, вместе с Иринкой, были героинями дня: Аня – потому, что не померла от трижды смертельной дозы

*****ида, Иринка – потому, что ее на этом свете уже никто и не ожидал. Она, решив покончить с собой, мелочиться не стала: выхлебала бутылку карбофоса, от которого, как известно, дохнут не только тараканы, но и особо несознательные гражданки, которые иных способов помереть почему-то не придумали.

Маринка смешно сипела из-за пережатых дыхательной трубкой голосовых связок (трубка две недели дышала за нее), Анюту колбасило и шатало из-за не выведенных из организма ядов, так что вместе они представляли собой весьма колоритную парочку.

Парочке валяться в палате было скучно, поэтому девчонки, согнувшись от боли в три погибели, и шаркая ногами, пошли в народ, и учинили пациентам отделения небольшое маркетинговое исследование на тему «Как вы здесь оказались?». Результаты забавляли: 80% мужчин лежали  с отравлением алкоголем, 20% — с передозом. Суицидников среди мужского населения токсикологии не обнаружилось.

Женщины же все, как на подбор, ели таблетки. И даже обсуждали между собой, чем лучше травиться. Только одна, с квадратными от испуга глазами, прошептала: «А я просто консерву несвежую съела…». Девчонки, услышав ответ, скрючились от хохота: действительно, дамочка с консервой смотрелась весьма комично на мрачном фоне разношерстных суицидниц, скушавших, в общей сложности, содержимое не одной аптеки)))

Забавная картина нарисовалась: получается, мужики заливают горе алкоголем, а женщины – заедают таблетками. То ли  мужчины более жизнеспособны, то ли дамы более решительны, но способы решения проблем они выбирают разные.  Аня так и не выяснила для себя, что же двигает самоубийцами: или же они более слабые, потому что пытаются убежать от трудностей, или же наоборот, очень сильные люди: ведь многие хотят, но не каждый решится переступить последнюю черту и закончить, к чертям, опостылевшую комедию под названием «жизнь».

Впрочем, философствовать особенно было некогда: в скором времени Аню, как вполне пришедшую в себя, выписали.

Суицидников врачи сильно не задерживают. Отрезали пришитый к коже катетер, сообщили, что почки у нее теперь будут болеть всю жизнь, ибо посадила она их капитально, отвели к психиатру, который обязан был осмотреть каждого неудавшегося самоубийцу. Кстати, психиатра Аня провела легко: сделал глупое лицо, смущенным голосом поведала, что просто хотела парня своего напугать, да дозу не рассчитала. Ну не рассказывать же ему, в самом деле, что она просто не считает себя достойной жизни на этой прекрасной планете? Психиатр прочувствованным голосом стребовал с нее обещание, что больше такого не повторится, и отстал. А она-то боялась, что специалист ее насквозь увидит…

Так и закончилась эта попытка увидеть мир за гранью. Никакого тоннеля со светом в конце, никаких умерших родственников, приветственно машущих платочками. Исколотые иглой капельницы руки, угробленные почки, стыд, и вечная память о неудавшемся уходе. После этого случая Аня перестала пилить бритвой вены, старается не смотреть с тоской на колеса проходящих мимо поездов, и категорически не держит дома сильнодействующих веществ.

И иногда, ворочаясь ночью от боли в пояснице, она мысленно разговаривает с Богом. И ей кажется, что он хочет, чтобы она оставалась здесь. Кто знает, может, у него на нее еще есть какие-то планы. Может быть, нам просто не суждено умирать раньше положенного срока. Всему свое время. Время рождаться, и время умирать…